2. Психологические проблемы “демократизации” Востока
Каждый тип общества (включая формы деятельности, традиции, системы ценностей и психический склад людей) соответствует той гео-биосферной ситуации, в которой данная общественная система формировалась. В густонаселенной и теряющей биосферные ресурсы Европе ранее других начался глубокий кризис — рождение качественно нового типа общества и человека. Изменение психологии человека, начавшееся в связи с распадом старых родовых систем, распространением христианства, и особенно явно проявившееся в период Ренессанса и Реформации, — это глубинный процесс перестройки сознания и подсознания. Этот процесс, включающий в себя искусство, философию, религию и политическую борьбу, проходит на волне социо-биосферного кризиса. Сегодня он идет по регионам воюющего исламского общества, а завтра охватит Индию и Китай, а затем и уставшую от войн XXI века Африку.
Это качественный переход от общества с жесткой и малоподвижной структурой к обществу с гибкой или «жидкой», подвижной структурой, от общества с консервативной устойчивостью к обществу, принимающему структурные формы, соответствующие быстро меняющимся условиям биосферы и мирового хозяйства.
Глобальный взгляд на социальный процесс планеты позволяет увидеть нечто вроде Антарктиды или айсбергов, омываемых теплыми волнами тающих морей. Противостояние социальных систем с твердой и жидкой структурами составляет основное содержание современной мировой политики. Таяние социальных “айсбергов” и кризисный переход сообществ к “жидкому” состоянию — стратегическое направление развития человечества.
В сознании людей этот процесс отражается в виде формирования идей демократии, свободы личности, разрушения тоталитарных систем и национальных границ. Сегодня процессы демократизации социальных систем с переходом к западным рыночным отношениям проходят настолько широко, охватывая все новые страны, что по аналогии с физическими процессами их можно рассматривать как планетарное таяние социальных структур. В физическом процессе таяния рост температуры вещества характеризуется частотой столкновений разнонаправленных молекул, амплитудой и скоростью их перемещения, разрывом связей между частицами, разрушением кристаллических структур. В грубой аналогии все это характерно и для социального процесса.
“Жесткая” структура характерна не только для социальных систем Азии и Африки, но и для всех начальных форм организации общества. Речь идет о целостных этно-родовых образованиях, изначально организующих жизнь индивидов, задающих каждому человеку место и функции в связи с его рождением и семейным положением. В таком обществе человек – всегда участник общей деятельности и совместных действий, он не планирует своего будущего отдельно от жизни своего клана. В основе организации этно-родовых систем обычно лежит деятельность, адаптированная к определенным природным условиям. Общество складывается как органическая часть общего биосферного процесса, живет мифами, организующими деятельность в соответствии в условиями лесов, степей, гор, морей.
В жестких общественных системах человек является неотрывной частью этноса, рода, семьи. Он прочно увязан со своими социальными группами психической зависимостью, движим в поступках мнением окружающих. Ему не приходится индивидуально планировать свою деятельность, самому выбирать место жительства, профессию, супруга. Семейно-родовой тип производства создает прочные многоуровневые иерархии, где каждому, в зависимости от его возраста и положения, задается содержание деятельности и тип поведения. Индивиды реально являются лишь соучастниками действий (трудовых, семейно-бытовых и ритуальных мероприятий). Чаще всего никто не является личным организатором логики действия, а роль организатора выполняют жесткие связи между людьми в группе, действующей как единый субъект, единый социальный организм.
Традиционный казах, узбек или чеченец и сегодня тесно связаны родовыми узами с множеством близких им людей, без участия которых не протекает ни одно их действие. Эти узы являются настоящими «пуповинами», питающими и поддерживающими жизнь человека с детства до старости. В отличие от единственной пуповины, связывавшей ребенка с матерью, таких родовых «пуповин» множество, и они оплетают каждого человека в течение всей его жизни, увязывая его мотивы, эмоции, сознание и активность с организованным полем обычаев и общественных потребностей.
Поэтому все проблемы решаются через опору на семью или клан. Традиционное казахское, например, или чеченское общество, в отличие от европейского, делится не на горизонтальные слои, классы или страты, а на пирамидальные семейно-родовые структуры, внутри которых человек имеет свое законное место, получает поддержку и понимание, общается и функционирует.
Ряд социальных и психологических механизмов обеспечивает устойчивость иерархии жестких структур. Во-первых, это глубокая этническая или общинная установка, резкое деление людей на «своих», как хороших, и «чужих», якобы враждебных и недостойных. В монокультуре формируется групповой патриотизм, высокая ценность рода, семьи, родителей. Это уважение переносится и на структуры власти, закрепляется в святости власти старейшин. Отношения с властью продолжают форму семейных отношений, опеки и эмоциональной зависимости.
Механизмом защиты жестких структур является также запрет на рефлексию их оснований. Распространен запрет на анализ сексуальных действий, особенно действий родителей, запрет на публичное выражение интимных переживаний. Запретные области связаны с основами формирования родовых структур. Во жестких системах вообще этически недопустимо выражение индивидуальных чувств, не совпадающих с заданными нормами, особенно в присутствии посторонних или старших людей.
Наиболее глубоким отличием жесткого типа общества от еврогенетического выступает целостный и материализованный характер его культуры, а также ее нерефлексированность. Этот тип культуры существует не столько в виде особых объектов — произведений культуры, сколько в фиксированных системах межчеловеческих связей и отношений, со своими обычаями и правилами поведения. В основе жестких систем связей лежит общий тип деятельности этноса, сохраняющийся на протяжении столетий.
Жесткие «кристаллические» социальные системы формировались как моноэтнические образования. Биосферные условия центральной Евразии отличались суровостью климата, не провоцировали миграций отдельных групп населения, подобных европейским. Моноэтничность не создавала условий для смешения и взаимной рефлексии различных культур. Это не способствовало выделению личности из общества. Человек в таком обществе всегда ощущает себя неотрывной частью этноса и более конкретных социальных групп. Например, для казахов, веками кочевавших в обширных полупустынных степях, особую значимость имеет принадлежность человека к его роду. В Узбекистане же, где деятельность связана с обработкой и поливом земли, важную роль играют отношения с соседями и принадлежность к местной общине («махалля»). Такое же общинное сознание отмечается у китайцев, японцев и других народов, живущих обработкой земли. Человек действует как неотрывная часть конкретной социальной группы. Узбек, казах или чеченец гораздо более беззащитны вне семьи, чем русский или немец. Поэтому во всех случаях социальных напряжений возрастает роль кланового сплочения.
При такой организации социума нет необходимости разрабатывать сознательно принципы его политического устройства, писать законы и создавать институты контроля за их выполнением.
Целостное общество путем взаимоожиданий контролирует действия каждого человека. Власть не выбирается и не создается по сознательным замыслам, а является естественным продуктом взаимодействия жестких блоков этнической структуры (родов, группировок и пр.). Любые формы рефлексивной культуры, созданные по европейскому образцу, (написанные конституции, тексты законов и пр.) в жестких структурах практически не действуют. Если, например, в восточных странах с жесткой структурой и создают тексты законов, подражая европейцам, то поведение людей подчиняется все же не формальным правилам, а устойчивым связям и традиционной этике, действующей на уровне подсознательных психологических механизмов.
Это не способствует преодолению авторитаризма, не мотивирует стремление решать вопросы с опорой на юридические правила и законы. Не случайно политические руководители Казахстана, Киргизии, Туркмении и Узбекистана сохраняют в своей политике значительный элемент авторитарности и опору на клановые структуры. Любое превышение игры в демократические принципы грозит им потерей политической власти и приходом к власти новых жестких кланов.
Западное общество — это в большей мере общество рефлексированных принципов, а среднеазиатское или индокитайское — общество устойчивых связей. Отклонение логики поведения людей от детерминирующих программ этих связей — случай исключительный и противоестественный.
Действия восточных диктаторов могут показаться свободными и произвольными, не подчиняющимися строгим законам. Но и на этом уровне власти человек жесткой структуры оплетен тесной сетью детерминирующих его семейных и личных связей и этических требований. Представителю современной западной психологии трудно представить степень драматичности переживаний и тревоги, которые охватывают человека жесткого общества в случае угрозы разрыва традиционных связей и потери им своей «социальной ниши».
Массовая добровольная гибель японских летчиков камикадзе в годы второй мировой войны или иранских детей, погибавших под взрываемыми ими иракскими танками, показывает, что зависимость такого рода значительно сильнее страха смерти. Силой таких “жестких” связей можно объяснить и частое безразличие людей к выполнению написанных формальных законов, нарушаемых ради требований и мнения авторитетных людей. Европейские и североамериканские носители написанных текстов законов обычно с непониманием наталкиваются на глубокое безразличие к этим текстам у народов Азии или Южной Америки.
Движение идеи “свободной личности” на восток Евразии сталкивается с совершенно иной ментальностью и иной техникой организации действий человека. Индивид здесь плотно включен в социальные группы (семья, община) и строит свое поведение только внутри совместного действия целой группы. Действие организуется совсем не так, как у человека Европы или США, то есть не волей и замыслами индивида, а традицией и распределением функций субъекта деятельности на всю группу. Сильная роль внутригрупповых связей в построении действия создает особые трудности для распространения “демократической” культуры, идеологии и экономики. Представители западной цивилизации ожидают увидеть индивидуальных субъектов, способных самостоятельно строить деятельность на основе сознательных договоренностей и оговоренных правил. В восточных же культурах связи между людьми оказываются гораздо более сильным фактором построения действия, чем воля, сознание или желание индивидов. Можно сказать, что не люди выстраивают связи и отношения, а наоборот, индивиды организуются как компоненты отношений внутри социальной группы. «Тоталитарность» восточных стран закреплена в устройстве социальных «сверхорганизмов», управляющих поведением включенных в них индивидов.
